Как появился Остров?
Историю Острова рассказал в своей сказке писатель Александр Шаров.
Далеко-далеко, на берегу моря-океана, за тридевять земель и еще за высокой горой, в маленьком городе у опушки бора жили два брата-художника. Младшего брата звали Добрый Художник. А старшего – Злой.
Александр Шаров
«Приключения Ёженьки и других нарисованных человечков»
Далеко-далеко, на берегу моря-океана, за тридевять земель и еще за высокой горой, в маленьком городе у опушки бора жили два брата-художника. Младшего брата звали Добрый Художник. А старшего – Злой.
Провел старший брат черной-пречерной краской черту.
– Все, что по эту сторону, – мое! – сказал он младшему.
Так ему досталась большая половина комнаты.
И большая половина окна.
И большая половина леса, который виден в окне.
И большая половина звездочек, которые горят над лесом.
Стал Добрый Художник рисовать на большом листе бумаги картинки и буквы для азбуки: «А»... «Б»... «В»... Поглядел, а часть листа попала за черную черту к злому брату.
Плохо, да что поделаешь.
Работает Добрый Художник, рисует. К вечеру холодно ему стало, руки совсем замерзают.
Пошел он в дремучий лес – хворосту набрать и печку протопить.
Идет он чащобой. Деревья трещат от мороза.
Темно.
Холодно.
Страшно.
Идет он, идет и вдруг слышит дрожащий голосок:
– Простите, пожалуйста, я ззз...а...мм...е...рр...ззз...аю...
Оглянулся Добрый Художник, а в сугробе, под елочкой, ежик.
Плохо бедняге: шуба заледенела, щеки побелели от мороза.
– Все, что по эту сторону, – мое! – сказал он младшему.
Так ему досталась большая половина комнаты.
И большая половина окна.
И большая половина леса, который виден в окне.
И большая половина звездочек, которые горят над лесом.
Стал Добрый Художник рисовать на большом листе бумаги картинки и буквы для азбуки: «А»... «Б»... «В»... Поглядел, а часть листа попала за черную черту к злому брату.
Плохо, да что поделаешь.
Работает Добрый Художник, рисует. К вечеру холодно ему стало, руки совсем замерзают.
Пошел он в дремучий лес – хворосту набрать и печку протопить.
Идет он чащобой. Деревья трещат от мороза.
Темно.
Холодно.
Страшно.
Идет он, идет и вдруг слышит дрожащий голосок:
– Простите, пожалуйста, я ззз...а...мм...е...рр...ззз...аю...
Оглянулся Добрый Художник, а в сугробе, под елочкой, ежик.
Плохо бедняге: шуба заледенела, щеки побелели от мороза.
Ежик-ежище – Черный носище... Знаете, когда Еж возвращается из леса в нору, он снимает колючую шубу, вешает на гвоздь и надевает мягкую пижаму.
И ежата, когда возвращаются из леса в нору, тоже снимают колючие шубки и надевают мягкие пижамы.
Но когда Еж выходит из норы в лес, он никогда не забывает снять пижаму и надеть колючую шубу.
И ежата тоже никогда не забывают. Колючки защитят и от лисы, и от волка!
А от мороза трескучего? От ветра ледяного?
Нет, от мороза и ветра они не защитят.
Пожалел Добрый Художник ежика и положил его за пазуху: пусть бедняга отогреется.
Положил он его на грудь и укололся больно-пребольно.
И сразу почувствовал: что-то странное творится кругом.
Будто бы он спит, но с открытыми глазами.
И будто бы тепло стало в лесу.
Ели и сосны стряхнули снег, похлопали мохнатыми лапами, взялись за руки, окружили Художника, ведут хоровод, и маленькая елочка тихо приговаривает:
– Не бойся. Ничего страшного не случилось.
– Ничего не бойся! – вслед елочке повторяет мудрый старый пень в снежной высокой шапке. – Просто-напросто ты стал волшебником. Так бывает с каждым, кто в зимнюю стужу, в морозную ночь повстречает Ежа-ежища – Черный носище и согреет его.
– Что же мне делать? – спросил Добрый Художник, который все-таки очень испугался.
– Будь осторожен! – десятками голосов ответили ели, и сосны, и лесной ветер.
Синие подснежники на секунду выглянули из окошек снежных сугробов – своих домов, тоже сказали:
– Будь осторожен! – и снова скрылись в сугробах.
– Будь осторожен! – проскрипел старый пень в снежной шапке. – Помни: это нелегко – стать настоящим Добрым Волшебником.
... Очнулся Художник, а он уже дома.
В печке горит хворост. Тепло. На столе недорисованная азбука.
«Неужели мне все только приснилось?» – подумал он.
Глядит, а из рубашки ежиные иглы торчат.
Положил он иглы на стол, и вот уже это не иглы, а цветные карандаши.
Один, серый, карандаш укатился за черную черту – к Злому Художнику. Тот его – цап-царап.
– Мой! – говорит. – Не отдам!
Добрый Художник сразу догадался: это не простые, а волшебные карандаши. И все, что нарисуешь волшебными карандашами, будет живое!
И подумал он:
«Нет у меня дочки. А какая жизнь без детей? С кем посмеешься? Кому порадуешься? Кому сказку расскажешь?»
И решил он: «Дай нарисую я себе маленькую доченьку. И назову ее Ёженька».
Взял и нарисовал.
Какая девочка получилась! Синеглазая, рыжая, с бантами – славная!
И ежата, когда возвращаются из леса в нору, тоже снимают колючие шубки и надевают мягкие пижамы.
Но когда Еж выходит из норы в лес, он никогда не забывает снять пижаму и надеть колючую шубу.
И ежата тоже никогда не забывают. Колючки защитят и от лисы, и от волка!
А от мороза трескучего? От ветра ледяного?
Нет, от мороза и ветра они не защитят.
Пожалел Добрый Художник ежика и положил его за пазуху: пусть бедняга отогреется.
Положил он его на грудь и укололся больно-пребольно.
И сразу почувствовал: что-то странное творится кругом.
Будто бы он спит, но с открытыми глазами.
И будто бы тепло стало в лесу.
Ели и сосны стряхнули снег, похлопали мохнатыми лапами, взялись за руки, окружили Художника, ведут хоровод, и маленькая елочка тихо приговаривает:
– Не бойся. Ничего страшного не случилось.
– Ничего не бойся! – вслед елочке повторяет мудрый старый пень в снежной высокой шапке. – Просто-напросто ты стал волшебником. Так бывает с каждым, кто в зимнюю стужу, в морозную ночь повстречает Ежа-ежища – Черный носище и согреет его.
– Что же мне делать? – спросил Добрый Художник, который все-таки очень испугался.
– Будь осторожен! – десятками голосов ответили ели, и сосны, и лесной ветер.
Синие подснежники на секунду выглянули из окошек снежных сугробов – своих домов, тоже сказали:
– Будь осторожен! – и снова скрылись в сугробах.
– Будь осторожен! – проскрипел старый пень в снежной шапке. – Помни: это нелегко – стать настоящим Добрым Волшебником.
... Очнулся Художник, а он уже дома.
В печке горит хворост. Тепло. На столе недорисованная азбука.
«Неужели мне все только приснилось?» – подумал он.
Глядит, а из рубашки ежиные иглы торчат.
Положил он иглы на стол, и вот уже это не иглы, а цветные карандаши.
Один, серый, карандаш укатился за черную черту – к Злому Художнику. Тот его – цап-царап.
– Мой! – говорит. – Не отдам!
Добрый Художник сразу догадался: это не простые, а волшебные карандаши. И все, что нарисуешь волшебными карандашами, будет живое!
И подумал он:
«Нет у меня дочки. А какая жизнь без детей? С кем посмеешься? Кому порадуешься? Кому сказку расскажешь?»
И решил он: «Дай нарисую я себе маленькую доченьку. И назову ее Ёженька».
Взял и нарисовал.
Какая девочка получилась! Синеглазая, рыжая, с бантами – славная!
Славная-то славная, только капризная немного.
Огляделась Ёженька и захныкала:
– Ску-у-у-учно!
И Художник чуть не плачет: жалко ему девочку.
Подумал он и нарисовал море: спокойное, веселое.
И небо нарисовал – ясное, без облачка.
И нарисовал Еженьке шапку – золотую, как корона.
И лодку нарисовал – настоящую, из спичечной коробки.
И мачту.
И парус из розового лепестка.
И дал Еженьке в руки синий воздушный шар.
Огляделась Ёженька и захныкала:
– Ску-у-у-учно!
И Художник чуть не плачет: жалко ему девочку.
Подумал он и нарисовал море: спокойное, веселое.
И небо нарисовал – ясное, без облачка.
И нарисовал Еженьке шапку – золотую, как корона.
И лодку нарисовал – настоящую, из спичечной коробки.
И мачту.
И парус из розового лепестка.
И дал Еженьке в руки синий воздушный шар.
И сказал дочке:
– Катайся по морю. Не скучай. А я отнесу азбуку в школу. А то дети все спрашивают, как пишется «А», и как пишется «Б», и как пишется «В».
И он ушел.
Злой уже тут как тут.
– Ага! Попалась! – закричал он страшным голосом и – р-раз! – распахнул окно.
– Катайся по морю. Не скучай. А я отнесу азбуку в школу. А то дети все спрашивают, как пишется «А», и как пишется «Б», и как пишется «В».
И он ушел.
Злой уже тут как тут.
– Ага! Попалась! – закричал он страшным голосом и – р-раз! – распахнул окно.
А на дворе бушевала буря. Ворвался ветер в комнату. Завертелось все, закружилось. Одеяло летит, как птица крыльями машет. Лампочка под потолком раскачивается, как колокол: «Динь-динь, динь-динь...»
Забурлило и нарисованное море.
Выше, все выше поднимаются волны. Вот какие страшные белые гребни на них! Того и гляди, лодка утонет.
Забурлило и нарисованное море.
Выше, все выше поднимаются волны. Вот какие страшные белые гребни на них! Того и гляди, лодка утонет.
Уже и мачту сломало, и парус сорвало. Уже и не видать лодки среди волн...
– Ага! Попалась! – еще раз страшным голосом закричал Злой и от радости подскочил до потолка. Ну и шишку набил себе на макушке!
– Конец тебе, глупая маленькая Ёженька!
Он очень не любил маленьких детей, этот Злой Художник.
Старший брат так страшно и громко закричал, что младший, хотя и был далеко, услышал и сразу прибежал домой.
Море бушует сильнее и сильнее.
«Все пропало, – подумал Добрый Художник, – нет больше моей золотой Ёженьки!»
И только он успел это подумать, как из-под потолка раздался голосок:
– Ау! Я тут! Спасай меня! Ой! Ой! Спасай меня скорее!..
Взглянул Добрый Художник вверх и видит: над гребнями волн летит Ёженька, уцепившись за свой воздушный шар.
– Ага! Попалась! – еще раз страшным голосом закричал Злой и от радости подскочил до потолка. Ну и шишку набил себе на макушке!
– Конец тебе, глупая маленькая Ёженька!
Он очень не любил маленьких детей, этот Злой Художник.
Старший брат так страшно и громко закричал, что младший, хотя и был далеко, услышал и сразу прибежал домой.
Море бушует сильнее и сильнее.
«Все пропало, – подумал Добрый Художник, – нет больше моей золотой Ёженьки!»
И только он успел это подумать, как из-под потолка раздался голосок:
– Ау! Я тут! Спасай меня! Ой! Ой! Спасай меня скорее!..
Взглянул Добрый Художник вверх и видит: над гребнями волн летит Ёженька, уцепившись за свой воздушный шар.
Но волны уже бьются о потолок: бум! бум! – и брызги во все стороны, ветер все сильнее. Еще немного – и он вырвет шар из Ёженькиных рук. Тогда Ёженька обязательно упадет в море.
И утонет.
– Держись, Еженька! – крикнул Добрый Художник, бросился в самую пучину, волшебным карандашом разгребая волны, и одним движением нарисовал остров среди океана.
И нарисовал Добрый Художник на острове три пальмы.
Одна пальма – шоколадно-пирожно-конфетная.
Вторая – морожено-пломбирная.
А третья - аптечная.
Мало ли что приключится! Вдруг Ёженька перекупается, или поранится, или слишком много конфет съест.
А Злой Художник пристроился рядом, прикрылся ладонью и рисует ужасные ужасы.
Он уже нарисовал своим карандашом одного... двух... трех людоедов, чтобы они поймали Ёженьку и съели.
И утонет.
– Держись, Еженька! – крикнул Добрый Художник, бросился в самую пучину, волшебным карандашом разгребая волны, и одним движением нарисовал остров среди океана.
И нарисовал Добрый Художник на острове три пальмы.
Одна пальма – шоколадно-пирожно-конфетная.
Вторая – морожено-пломбирная.
А третья - аптечная.
Мало ли что приключится! Вдруг Ёженька перекупается, или поранится, или слишком много конфет съест.
А Злой Художник пристроился рядом, прикрылся ладонью и рисует ужасные ужасы.
Он уже нарисовал своим карандашом одного... двух... трех людоедов, чтобы они поймали Ёженьку и съели.
А Ёженька подлетела к острову и опустилась на него.
Стоит, смотрит и радуется солнцу, пальмам, желтому горячему песку под ногами, синему небу над головой.
Нарисовал Добрый Художник трех братьев Ёженьке – трех храбрых воинов, чтобы они защищали сестричку.
Первого, самого большого и сильного, – старшего воина, и назвал его Старший Ёж.
Второго воина, поменьше, – Среднего Ежа.
И еще третьего, самого меньшего, – Маленького Ежа: надо же Ёженьке кому-нибудь рассказывать секреты.
И каждому воину дал щит. Он жалел Ёженькиных братьев.
И каждому нарисовал сердце.
Старшему Ежу – золотое: сильное и горячее, как солнце.
Среднему Ежу – синее: верное и широкое, как море.
А самому маленькому – зеленое: доброе и ласковое, как трава.
Иначе братья были бы бессердечные.
Стоит, смотрит и радуется солнцу, пальмам, желтому горячему песку под ногами, синему небу над головой.
Нарисовал Добрый Художник трех братьев Ёженьке – трех храбрых воинов, чтобы они защищали сестричку.
Первого, самого большого и сильного, – старшего воина, и назвал его Старший Ёж.
Второго воина, поменьше, – Среднего Ежа.
И еще третьего, самого меньшего, – Маленького Ежа: надо же Ёженьке кому-нибудь рассказывать секреты.
И каждому воину дал щит. Он жалел Ёженькиных братьев.
И каждому нарисовал сердце.
Старшему Ежу – золотое: сильное и горячее, как солнце.
Среднему Ежу – синее: верное и широкое, как море.
А самому маленькому – зеленое: доброе и ласковое, как трава.
Иначе братья были бы бессердечные.
И одно сердце, яркое, как радуга, он нарисовал про запас; это сердце он спрятал на самой верхушке конфетной пальмы.
А Злой Художник тем временем нарисовал еще трех людоедов; значит, всего их стало: 3 + 3 = 6. Много!
А Злой Художник тем временем нарисовал еще трех людоедов; значит, всего их стало: 3 + 3 = 6. Много!
И нарисовал он Чудовище-Пятирога: у него огромнейший острый рог на носу, да по рогу на каждой ноге.
И нарисовал гору. Из нее поднимается дым. Это не простая гора, а огнедышащая – вулкан.
И нарисовал гору. Из нее поднимается дым. Это не простая гора, а огнедышащая – вулкан.
Он даже дым не дорисовал до конца, а уже крикнул страшным голосом:
– В бой, в бой, проклятые людоеды! Конец тебе, глупая маленькая Ёженька!
Послушались людоеды и метнули копья.
Подняли и сомкнули щиты храбрые Ёженькины братья, защищая сестричку.
Три копья попали в щит старшего брата, два копья – в щит среднего, и одно – в щит самого маленького, того, которому Ёженька рассказывала свои секреты.
– В бой, в бой, проклятые людоеды! Конец тебе, глупая маленькая Ёженька!
Послушались людоеды и метнули копья.
Подняли и сомкнули щиты храбрые Ёженькины братья, защищая сестричку.
Три копья попали в щит старшего брата, два копья – в щит среднего, и одно – в щит самого маленького, того, которому Ёженька рассказывала свои секреты.
Сильно, очень сильно ударили копья.
Но братья выдержали. Даже самый маленький выдержал.
А Злой Художник бьет своим серым карандашом Чудовище, приказывает:
– Беги и сейчас же растопчи глупую Ёженьку!
Побежало Чудовище.
Остров заколебался под его лапами, как при землетрясении.
Но братья выдержали. Даже самый маленький выдержал.
А Злой Художник бьет своим серым карандашом Чудовище, приказывает:
– Беги и сейчас же растопчи глупую Ёженьку!
Побежало Чудовище.
Остров заколебался под его лапами, как при землетрясении.
Но Ёженька придумала, как победить врага, и шепнула об этом братьям.
Старший Ёж подскочил и ухватился за вершину конфетной пальмы. Средний Ёж повис на ногах старшего брата. А Ёженька и Маленький Ёж уцепились за ноги среднего.
Согнулась пальма. До самой земли согнулась!
Как лук, согнулась высокая конфетная пальма.
А Пятирог уже совсем близко.
– Беги скорее, а то я тебя резинкой сотру! – подгоняет Злой Художник Чудовище. – Растопчи Ёженьку!
Это он только так похвастался, Злой Художник. Никакой резинкой не сотрешь то, что нарисовано волшебным карандашом.
– Отпускай! – скомандовала тем временем Еженька.
Разжали Ёженька и ее братья руки, упали на землю.
Пальма разогнулась. «Мишки», шоколадные бомбы, кремовые пирожные, торты полетели навстречу Чудовищу!
А вместе со сладостями полетело и сердце – то, запасное.
Чудовище увидело, какие вкусные вещи летят, и открыло пасть. Оно было хотя и Чудовище, но сластена.
Проглотило оно сто тортов, тысячу пирожных, десять тысяч конфет и вдруг улыбнулось и сказало Ёженьке:
– Ни за что я тебя не растопчу и не проглочу. Давай будем дружить!
Ведь вместе со сладостями в него влетело сердце. И стало Чудовище доброе и милое.
Протянуло Чудовище Ёженьке лапу. И Ёженька смело протянула ему обе руки и тоже сказала:
– Давай будем дружить!
Старший Ёж подскочил и ухватился за вершину конфетной пальмы. Средний Ёж повис на ногах старшего брата. А Ёженька и Маленький Ёж уцепились за ноги среднего.
Согнулась пальма. До самой земли согнулась!
Как лук, согнулась высокая конфетная пальма.
А Пятирог уже совсем близко.
– Беги скорее, а то я тебя резинкой сотру! – подгоняет Злой Художник Чудовище. – Растопчи Ёженьку!
Это он только так похвастался, Злой Художник. Никакой резинкой не сотрешь то, что нарисовано волшебным карандашом.
– Отпускай! – скомандовала тем временем Еженька.
Разжали Ёженька и ее братья руки, упали на землю.
Пальма разогнулась. «Мишки», шоколадные бомбы, кремовые пирожные, торты полетели навстречу Чудовищу!
А вместе со сладостями полетело и сердце – то, запасное.
Чудовище увидело, какие вкусные вещи летят, и открыло пасть. Оно было хотя и Чудовище, но сластена.
Проглотило оно сто тортов, тысячу пирожных, десять тысяч конфет и вдруг улыбнулось и сказало Ёженьке:
– Ни за что я тебя не растопчу и не проглочу. Давай будем дружить!
Ведь вместе со сладостями в него влетело сердце. И стало Чудовище доброе и милое.
Протянуло Чудовище Ёженьке лапу. И Ёженька смело протянула ему обе руки и тоже сказала:
– Давай будем дружить!
Все бы хорошо, но Злой Художник стащил тем временем красный карандаш и нарисовал извержение вулкана.
Все загрохотало вокруг. Красный дым повалил из жерла вулкана и застлал небо.
Все загрохотало вокруг. Красный дым повалил из жерла вулкана и застлал небо.
Льется красная кипящая лава.
А Злой Художник радуется.
– Пусть весь остров зальет, и все погибнет... – бормочет он про себя.
Уже поток лавы совсем близко, у самых ног Ёженьки и ее братьев. Жаром пышет в лицо.
Страшно? Конечно, страшно. Только Ёженька не испугалась. Вот она улыбнулась, шепнула что-то воинам-ежам. Еще секунда, и повисли Еженька и ее братья на морожено-пломбирной пальме... Р-раз! – и полетели навстречу лаве три миллиона порций сливочного, шоколадного, лимонного мороженого.
И еще миллион порций крем-брюле!
А Злой Художник радуется.
– Пусть весь остров зальет, и все погибнет... – бормочет он про себя.
Уже поток лавы совсем близко, у самых ног Ёженьки и ее братьев. Жаром пышет в лицо.
Страшно? Конечно, страшно. Только Ёженька не испугалась. Вот она улыбнулась, шепнула что-то воинам-ежам. Еще секунда, и повисли Еженька и ее братья на морожено-пломбирной пальме... Р-раз! – и полетели навстречу лаве три миллиона порций сливочного, шоколадного, лимонного мороженого.
И еще миллион порций крем-брюле!
Лава, конечно, тут же замерзла.
Жалко, столько мороженого пропало, но зато – уррра! – остров спасен.
... А Чудовище тем временем погнало людоедов к самому морю.
Жалко, столько мороженого пропало, но зато – уррра! – остров спасен.
... А Чудовище тем временем погнало людоедов к самому морю.
А там пожалело их и спросило:
– Не будете больше людоедами?
– А мы и не людоеды вовсе. Нас только прозвали так, чтобы страшнее было.
– Воевать больше не будете? – спросило Чудовище.
– Честное слово, не будем!
– Не будете больше людоедами?
– А мы и не людоеды вовсе. Нас только прозвали так, чтобы страшнее было.
– Воевать больше не будете? – спросило Чудовище.
– Честное слово, не будем!
– Никогда?
– Никогда!
– Тогда идемте мириться.
И помирились.
И зажили дружно.
... А остров с тех пор стал называться Островом Нарисованных Человечков.
Ты посмотри на глобусе и, может быть, найдешь его. А может быть, и не найдешь, потому что он очень маленький.
Маленький, но какой красивый, зеленый! Пальмы весело болтают друг с другом.
Из вулкана вытекла вся лава, так что внутри стало хорошо и просторно.
Теперь там школа.
– Никогда!
– Тогда идемте мириться.
И помирились.
И зажили дружно.
... А остров с тех пор стал называться Островом Нарисованных Человечков.
Ты посмотри на глобусе и, может быть, найдешь его. А может быть, и не найдешь, потому что он очень маленький.
Маленький, но какой красивый, зеленый! Пальмы весело болтают друг с другом.
Из вулкана вытекла вся лава, так что внутри стало хорошо и просторно.
Теперь там школа.
А на стене в школе висит табель, в котором Старший Ёж – он стал учителем – проставляет отметки всем ученикам.
А шапочку Ёженькину, которая вроде короны, носят по очереди все. Кто дежурит по школе, тот и носит. Сегодня дежурит Чудовище.
После уроков Нарисованные Человечки идут купаться в море.
После уроков Нарисованные Человечки идут купаться в море.
Или катаются на катке, который сделался из замороженной лавы. Замечательный каток!
Ёженька учит кататься Чудовище. Оно не очень-то ловкое, да и нелегко быть ловким, если ты такое громадное. Вот оно упало, всплакнуло было, но лизнуло лед и сразу утешилось. Лед-то ведь сладкий, из самого прекрасного мороженого.
А иногда утром, в солнечный денек, все Человечки стоят на берегу, около своих трех пальм. Что они ищут глазами? Почему лица у них такие задумчивые, даже грустные? Особенно у Ёженьки. Может быть, они ищут дом за морями и лесами, да еще за высокой горой, в маленьком городе, на опушке дремучего леса, – дом, в котором они родились и где живет Добрый Художник.
Ёженька учит кататься Чудовище. Оно не очень-то ловкое, да и нелегко быть ловким, если ты такое громадное. Вот оно упало, всплакнуло было, но лизнуло лед и сразу утешилось. Лед-то ведь сладкий, из самого прекрасного мороженого.
А иногда утром, в солнечный денек, все Человечки стоят на берегу, около своих трех пальм. Что они ищут глазами? Почему лица у них такие задумчивые, даже грустные? Особенно у Ёженьки. Может быть, они ищут дом за морями и лесами, да еще за высокой горой, в маленьком городе, на опушке дремучего леса, – дом, в котором они родились и где живет Добрый Художник.
 |
 |
 |